Не люблю делать перепосты, но это очень захотелось унести, чтобы всегда было под рукой. Воспоминания женщин-ветеранов из книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо" Оригинал записи. Больше фото
Я могла бы просто оставить это здесь и не комментировать вообще, но для меня настолько отвратителен и противоестественен мужской шовинизм и вся эта патриархальная модель, отобравшая у женщин победу и заставившая их забиться в норы, что следующему мужику, заявившему мне о том, что "не было никаких бап на войне, им же ссать сидя надо и тампоны в себя пихать", я дам чемнить тяжелым по голове.
"Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них... Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала..."
"Один раз ночью разведку боем на участке нашего полка вела целая рота. К рассвету она отошла, а с нейтральной полосы послышался стон. Остался раненый. "Не ходи, убьют, - не пускали меня бойцы, - видишь, уже светает". Не послушалась, поползла. Нашла раненого, тащила его восемь часов, привязав ремнем за руку. Приволокла живого. Командир узнал, объявил сгоряча пять суток ареста за самовольную отлучку. А заместитель командира полка отреагировал по-другому: "Заслуживает награды". В девятнадцать лет у меня была медаль "За отвагу". В девятнадцать лет поседела. В девятнадцать лет в последнем бою были прострелены оба легких, вторая пуля прошла между двух позвонков. Парализовало ноги... И меня посчитали убитой... В девятнадцать лет... У меня внучка сейчас такая. Смотрю на нее - и не верю. Дите!"
"У меня было ночное дежурство... Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан... Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет... Не дотянет до утра... Спрашиваю его: "Ну, как? Чем тебе помочь?" Никогда не забуду... Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: "Расстегни халат... Покажи мне свою грудь... Я давно не видел жену..." Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице..."
читать дальше "И когда он появился третий раз, это же одно мгновенье - то появится, то скроется, - я решила стрелять. Решилась, и вдруг такая мысль мелькнула: это же человек, хоть он враг, но человек, и у меня как-то начали дрожать руки, по всему телу пошла дрожь, озноб. Какой-то страх... Ко мне иногда во сне и сейчас возвращается это ощущение... После фанерных мишеней стрелять в живого человека было трудно. Я же его вижу в оптический прицел, хорошо вижу. Как будто он близко... И внутри у меня что-то противится... Что-то не дает, не могу решиться. Но я взяла себя в руки, нажала спусковой крючок... Не сразу у нас получилось. Не женское это дело - ненавидеть и убивать. Не наше... Надо было себя убеждать. Уговаривать..."
"И девчонки рвались на фронт добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например, вытащить раненого с поля боя? Я вам сейчас расскажу... Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья... Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет - это тоже надо было тащить. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием - медаль "За боевые заслуги", за спасение двадцати пяти человек - орден Красной Звезды, за спасение сорока - орден Красного Знамени, за спасение восьмидесяти - орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою хотя бы одного... Из-под пуль..."
"Что в наших душах творилось, таких людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир полка и дал команду: "Полк, под знамя! На колени!", все мы почувствовали себя счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела "куриной слепотой", это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое потрясение всей души..."
"Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стене. Потеряла сознание... Когда пришла в себя, был уже вечер. Подняла голову, попробовала сжать пальцы - вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встречаю нашу старшую сестру, она не узнала меня, спросила: "Кто вы? Откуда?" Подошла ближе, ахнула и говорит: "Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет". Быстро перевязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: "Скорей! Быстрей!" И опять - "Скорей! Быстрей!" Через несколько дней у меня еще брали для тяжелораненых кровь".
"Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила... Я подросла на десять сантиметров..."
"Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне - пятнадцать лет, а сестре - четырнадцать. Он говорил: "Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек..." Другой мысли тогда не было. Через год я попала на фронт..."
"У нашей матери не было сыновей... А когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал..."
"Меня мобилизовали, я была врач. Я уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте..."
"Помню, отпустили меня в увольнение. Прежде чем пойти к тете, я зашла в магазин. До войны страшно любила конфеты. Говорю: - Дайте мне конфет. Продавщица смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не понимала: что такое - карточки, что такое - блокада? Все люди в очереди повернулись ко мне, а у меня винтовка больше, чем я. Когда нам их выдали, я посмотрела и думаю: "Когда я дорасту до этой винтовки?" И все вдруг стали просить, вся очередь: - Дайте ей конфет. Вырежьте у нас талоны. И мне дали".
"И у меня впервые в жизни случилось... Наше... Женское... Увидела я у себя кровь, как заору: - Меня ранило... В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне: - Куда ранило? - Не знаю куда... Но кровь... Мне он, как отец, все рассказал... Я ходила в разведку после войны лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься - зубы скрипят. Вспоминаешь - где ты? Там или здесь?"
"Уезжала я на фронт материалисткой. Атеисткой. Хорошей советской школьницей уехала, которую хорошо учили. А там... Там я стала молиться... Я всегда молилась перед боем, читала свои молитвы. Слова простые... Мои слова... Смысл один, чтобы я вернулась к маме и папе. Настоящих молитв я не знала, и не читала Библию. Никто не видел, как я молилась. Я - тайно. Украдкой молилась. Осторожно. Потому что... Мы были тогда другие, тогда жили другие люди. Вы - понимаете?"
"Формы на нас нельзя было напастись: всегда в крови. Мой первый раненый - старший лейтенант Белов, мой последний раненый - Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом году он приезжал ко мне в гости, и дочерям я показала его раненую голову, на которой и сейчас большой шрам. Всего из-под огня я вынесла четыреста восемьдесят одного раненого. Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый батальон... Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги. Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. Сбросишь... Идешь за следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов... И так раз пять-шесть за одну атаку. А в тебе самой сорок восемь килограммов - балетный вес. Сейчас уже не верится..."
"Я потом стала командиром отделения. Все отделение из молодых мальчишек. Мы целый день на катере. Катер небольшой, там нет никаких гальюнов. Ребятам по необходимости можно через борт, и все. Ну, а как мне? Пару раз я до того дотерпелась, что прыгнула прямо за борт и плаваю. Они кричат: "Старшина за бортом!" Вытащат. Вот такая элементарная мелочь... Но какая это мелочь? Я потом лечилась...
"Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила словами: "Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь". Брат на фронте погиб. Она плакала: "Одинаково теперь - рожай девочек или мальчиков".
"А я другое скажу... Самое страшное для меня на войне - носить мужские трусы. Вот это было страшно. И это мне как-то... Я не выражусь... Ну, во-первых, очень некрасиво... Ты на войне, собираешься умереть за Родину, а на тебе мужские трусы. В общем, ты выглядишь смешно. Нелепо. Мужские трусы тогда носили длинные. Широкие. Шили из сатина. Десять девочек в нашей землянке, и все они в мужских трусах. О, Боже мой! Зимой и летом. Четыре года... Перешли советскую границу... Добивали, как говорил на политзанятиях наш комиссар, зверя в его собственной берлоге. Возле первой польской деревни нас переодели, выдали новое обмундирование и... И! И! И! Привезли в первый раз женские трусы и бюстгальтеры. За всю войну в первый раз. Ха-а-а... Ну, понятно... Мы увидели нормальное женское белье... Почему не смеешься? Плачешь... Ну, почему?"
"В восемнадцать лет на Курской Дуге меня наградили медалью "За боевые заслуги" и орденом Красной Звезды, в девятнадцать лет - орденом Отечественной войны второй степени. Когда прибывало новое пополнение, ребята были все молодые, конечно, они удивлялись. Им тоже по восемнадцать-девятнадцать лет, и они с насмешкой спрашивали: "А за что ты получила свои медали?" или "А была ли ты в бою?" Пристают с шуточками: "А пули пробивают броню танка?" Одного такого я потом перевязывала на поле боя, под обстрелом, я и фамилию его запомнила - Щеголеватых. У него была перебита нога. Я ему шину накладываю, а он у меня прощения просит: "Сестричка, прости, что я тебя тогда обидел..."
"Замаскировались. Сидим. Ждем ночи, чтобы все-таки сделать попытку прорваться. И лейтенант Миша Т., комбат был ранен, и он выполнял обязанности комбата, лет ему было двадцать, стал вспоминать, как он любил танцевать, играть на гитаре. Потом спрашивает: - Ты хоть пробовала? - Чего? Что пробовала? - А есть хотелось страшно. - Не чего, а кого... Бабу! А до войны пирожные такие были. С таким названием. - Не-е-ет... - И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь... Убьют нас ночью... - Да пошел ты, дурак! - До меня дошло, о чем он. Умирали за жизнь, еще не зная, что такое жизнь. Обо всем еще только в книгах читали. Я кино про любовь любила..."
"Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят - это какие-то доли секунды... Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить. Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы... Нес и целовал... Было нас пять, конаковских девчонок... А одна я вернулась к маме..."
"Был организован Отдельный отряд дымомаскировки, которым командовал бывший командир дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенант Александр Богданов. Девушки, в основном, со средне-техническим образованием или после первых курсов института. Наша задача - уберечь корабли, прикрывать их дымом. Начнется обстрел, моряки ждут: "Скорей бы девчата дым повесили. С ним поспокойнее". Выезжали на машинах со специальной смесью, а все в это время прятались в бомбоубежище. Мы же, как говорится, вызывали огонь на себя. Немцы ведь били по этой дымовой завесе..."
"Перевязываю танкиста... Бой идет, грохот. Он спрашивает: "Девушка, как вас зовут?" Даже комплимент какой-то. Мне так странно было произносить в этом грохоте, в этом ужасе свое имя - Оля".
"И вот я командир орудия. И, значит, меня - в тысяча триста пятьдесят седьмой зенитный полк. Первое время из носа и ушей кровь шла, расстройство желудка наступало полное... Горло пересыхало до рвоты... Ночью еще не так страшно, а днем очень страшно. Кажется, что самолет прямо на тебя летит, именно на твое орудие. На тебя таранит! Это один миг... Сейчас он всю, всю тебя превратит ни во что. Все - конец!"
"И пока меня нашли, я сильно отморозила ноги. Меня, видимо, снегом забросало, но я дышала, и образовалось в снегу отверстие... Такая трубка... Нашли меня санитарные собаки. Разрыли снег и шапку-ушанку мою принесли. Там у меня был паспорт смерти, у каждого были такие паспорта: какие родные, куда сообщать. Меня откопали, положили на плащ-палатку, был полный полушубок крови... Но никто не обратил внимания на мои ноги... Шесть месяцев я лежала в госпитале. Хотели ампутировать ногу, ампутировать выше колена, потому что начиналась гангрена. И я тут немножко смалодушничала, не хотела оставаться жить калекой. Зачем мне жить? Кому я нужна? Ни отца, ни матери. Обуза в жизни. Ну, кому я нужна, обрубок! Задушусь..."
"Там же получили танк. Мы оба были старшими механиками-водителями, а в танке должен быть только один механик-водитель. Командование решило назначить меня командиром танка "ИС-122", а мужа - старшим механиком-водителем. И так мы дошли до Германии. Оба ранены. Имеем награды. Было немало девушек-танкисток на средних танках, а вот на тяжелом - я одна".
"Нам сказали одеть все военное, а я метр пятьдесят. Влезла в брюки, и девочки меня наверху ими завязали".
"Пока он слышит... До последнего момента говоришь ему, что нет-нет, разве можно умереть. Целуешь его, обнимаешь: что ты, что ты? Он уже мертвый, глаза в потолок, а я ему что-то еще шепчу... Успокаиваю... Фамилии вот стерлись, ушли из памяти, а лица остались... "
"У нас попала в плен медсестра... Через день, когда мы отбили ту деревню, везде валялись мертвые лошади, мотоциклы, бронетранспортеры. Нашли ее: глаза выколоты, грудь отрезана... Ее посадили на кол... Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. В рюкзаке у нее мы нашли письма из дома и резиновую зеленую птичку. Детскую игрушку..."
"Под Севском немцы атаковали нас по семь-восемь раз в день. И я еще в этот день выносила раненых с их оружием. К последнему подползла, а у него рука совсем перебита. Болтается на кусочках... На жилах... В кровище весь... Ему нужно срочно отрезать руку, чтобы перевязать. Иначе никак. А у меня нет ни ножа, ни ножниц. Сумка телепалась-телепалась на боку, и они выпали. Что делать? И я зубами грызла эту мякоть. Перегрызла, забинтовала... Бинтую, а раненый: "Скорей, сестра. Я еще повоюю". В горячке..."
"Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине - что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно - герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба..."
"Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где? Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочек вязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь, затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые... У меня были они все..."
"Под Макеевкой, в Донбассе, меня ранило, ранило в бедро. Влез вот такой осколочек, как камушек, сидит. Чувствую - кровь, я индивидуальный пакет сложила и туда. И дальше бегаю, перевязываю. Стыдно кому сказать, ранило девчонку, да куда - в ягодицу. В попу... В шестнадцать лет это стыдно кому-нибудь сказать. Неудобно признаться. Ну, и так я бегала, перевязывала, пока не потеряла сознание от потери крови. Полные сапоги натекло..."
"Приехал врач, сделали кардиограмму, и меня спрашивают: - Вы когда перенесли инфаркт? - Какой инфаркт? - У вас все сердце в рубцах. А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет. Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют, зенитки расстреливают... Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовали посылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши "По-2" подстреливали из автомата... Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-аса Покрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина, ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли, техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто он под дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось с нами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не могли уже планшет нести, тянули по земле".
"Мы стремились... Мы не хотели, чтобы о нас говорили: "Ах, эти женщины!" И старались больше, чем мужчины, мы еще должны были доказать, что не хуже мужчин. А к нам долго было высокомерное, снисходительное отношение: "Навоюют эти бабы..."
"Три раза раненая и три раза контуженная. На войне кто о чем мечтал: кто домой вернуться, кто дойти до Берлина, а я об одном загадывала - дожить бы до дня рождения, чтобы мне исполнилось восемнадцать лет. Почему-то мне страшно было умереть раньше, не дожить даже до восемнадцати. Ходила я в брюках, в пилотке, всегда оборванная, потому что всегда на коленках ползешь, да еще под тяжестью раненого. Не верилось, что когда-нибудь можно будет встать и идти по земле, а не ползти. Это мечта была! Приехал как-то командир дивизии, увидел меня и спрашивает: "А что это у вас за подросток? Что вы его держите? Его бы надо послать учиться".
"Мы были счастливы, когда доставали котелок воды вымыть голову. Если долго шли, искали мягкой травы. Рвали ее и ноги... Ну, понимаете, травой смывали... Мы же свои особенности имели, девчонки... Армия об этом не подумала... Ноги у нас зеленые были... Хорошо, если старшина был пожилой человек и все понимал, не забирал из вещмешка лишнее белье, а если молодой, обязательно выбросит лишнее. А какое оно лишнее для девчонок, которым надо бывает два раза в день переодеться. Мы отрывали рукава от нижних рубашек, а их ведь только две. Это только четыре рукава..."
"Идем... Человек двести девушек, а сзади человек двести мужчин. Жара стоит. Жаркое лето. Марш бросок - тридцать километров. Жара дикая... И после нас красные пятна на песке... Следы красные... Ну, дела эти... Наши... Как ты тут что спрячешь? Солдаты идут следом и делают вид, что ничего не замечают... Не смотрят под ноги... Брюки на нас засыхали, как из стекла становились. Резали. Там раны были, и все время слышался запах крови. Нам же ничего не выдавали... Мы сторожили: когда солдаты повесят на кустах свои рубашки. Пару штук стащим... Они потом уже догадывались, смеялись: "Старшина, дай нам другое белье. Девушки наше забрали". Ваты и бинтов для раненых не хватало... А не то, что... Женское белье, может быть, только через два года появилось. В мужских трусах ходили и майках... Ну, идем... В сапогах! Ноги тоже сжарились. Идем... К переправе, там ждут паромы. Добрались до переправы, и тут нас начали бомбить. Бомбежка страшнейшая, мужчины - кто куда прятаться. Нас зовут... А мы бомбежки не слышим, нам не до бомбежки, мы скорее в речку. К воде... Вода! Вода! И сидели там, пока не отмокли... Под осколками... Вот оно... Стыд был страшнее смерти. И несколько девчонок в воде погибло..."
"Наконец получили назначение. Привели меня к моему взводу... Солдаты смотрят: кто с насмешкой, кто со злом даже, а другой так передернет плечами - сразу все понятно. Когда командир батальона представил, что вот, мол, вам новый командир взвода, все сразу взвыли: "У-у-у-у..." Один даже сплюнул: "Тьфу!" А через год, когда мне вручали орден Красной Звезды, эти же ребята, кто остался в живых, меня на руках в мою землянку несли. Они мной гордились".
"Ускоренным маршем вышли на задание. Погода была теплая, шли налегке. Когда стали проходить позиции артиллеристов-дальнобойщиков, вдруг один выскочил из траншеи и закричал: "Воздух! Рама!" Я подняла голову и ищу в небе "раму". Никакого самолета не обнаруживаю. Кругом тихо, ни звука. Где же та "рама"? Тут один из моих саперов попросил разрешения выйти из строя. Смотрю, он направляется к тому артиллеристу и отвешивает ему оплеуху. Не успела я что-нибудь сообразить, как артиллерист закричал: "Хлопцы, наших бьют!" Из траншеи повыскакивали другие артиллеристы и окружили нашего сапера. Мой взвод, не долго думая, побросал щупы, миноискатели, вещмешки и бросился к нему на выручку. Завязалась драка. Я не могла понять, что случилось? Почему взвод ввязался в драку? Каждая минута на счету, а тут такая заваруха. Даю команду: "Взвод, стать в строй!" Никто не обращает на меня внимания. Тогда я выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Из блиндажа выскочили офицеры. Пока всех утихомирили, прошло значительное время. Подошел к моему взводу капитан и спросил: "Кто здесь старший?" Я доложила. У него округлились глаза, он даже растерялся. Затем спросил: "Что тут произошло?" Я не могла ответить, так как на самом деле не знала причины. Тогда вышел мой помкомвзвода и рассказал, как все было. Так я узнала, что такое "рама", какое это обидное было слово для женщины. Что-то типа шлюхи. Фронтовое ругательство..."
"Про любовь спрашиваете? Я не боюсь сказать правду... Я была пэпэже, то, что расшифровывается "походно-полевая жена. Жена на войне. Вторая. Незаконная. Первый командир батальона... Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла к нему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг, так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, как после боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют, огонь, они зовут: "Сестричка! Сестренка!", а после боя каждый тебя стережет... Из землянки ночью не вылезешь... Говорили вам это другие девчонки или не признались? Постыдились, думаю... Промолчали. Гордые! А оно все было... Но об этом молчат... Не принято... Нет... Я, например, в батальоне была одна женщина, жила в общей землянке. Вместе с мужчинами. Отделили мне место, но какое оно отдельное, вся землянка шесть метров. Я просыпалась ночью от того, что махала руками, то одному дам по щекам, по рукам, то другому. Меня ранило, попала в госпиталь и там махала руками. Нянечка ночью разбудит: "Ты чего?" Кому расскажешь?"
"Мы его хоронили... Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро... Прямо сейчас... Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее... Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка... Но как запомнить? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит... Как? Стали прощаться... Мне говорят: "Ты - первая!" У меня сердце подскочило, я поняла... Что... Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают... Мысль ударила: может, и он знал? Вот... Он лежит... Сейчас его опустят в землю... Зароют. Накроют песком... Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит... Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила. Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю... Этот момент... Бомбы летят... Он... Лежит на плащ-палатке... Этот момент... А я радуюсь... Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви... Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину... Это был первый..."
"Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу... Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины... Они кричали нам: "Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п... наших мужиков. Фронтовые б... Сучки военные..." Оскорбляли по-всякому... Словарь русский богатый... Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. "Что с тобой?" - "Да ничего. Натанцевалась". А это - мои два ранения... Это - война... А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились - сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин - крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: "Читай стихи. Есенина читай".
"Ноги пропали... Ноги отрезали... Спасали меня там же, в лесу... Операция была в самых примитивных условиях. Положили на стол оперировать, и даже йода не было, простой пилой пилили ноги, обе ноги... Положили на стол, и нет йода. За шесть километров в другой партизанский отряд поехали за йодом, а я лежу на столе. Без наркоза. Без... Вместо наркоза - бутылка самогонки. Ничего не было, кроме обычной пилы... Столярной... У нас был хирург, он сам тоже без ног, он говорил обо мне, это другие врачи передали: "Я преклоняюсь перед ней. Я столько мужчин оперировал, но таких не видел. Не вскрикнет". Я держалась... Я привыкла быть на людях сильной..."
Подбежав к машине, открыла дверку и стала докладывать: - Товарищ генерал, по вашему приказанию... Услышала: - Отставить... Вытянулась по стойке "смирно". Генерал даже не повернулся ко мне, а через стекло машины смотрит на дорогу. Нервничает и часто посматривает на часы. Я стою. Он обращается к своему ординарцу: - Где же тот командир саперов? Я снова попыталась доложить: - Товарищ генерал... Он наконец повернулся ко мне и с досадой: - На черта ты мне нужна! Я все поняла и чуть не расхохоталась. Тогда его ординарец первый догадался: - Товарищ генерал, а может, она и есть командир саперов? Генерал уставился на меня: - Ты кто? - Командир саперного взвода, товарищ генерал. - Ты - командир взвода? - возмутился он. - Так точно, товарищ генерал! - Это твои саперы работают? - Так точно, товарищ генерал! - Заладила: генерал, генерал... Вылез из машины, прошел несколько шагов вперед, затем вернулся ко мне. Постоял, смерил глазами. И к своему ординарцу: - Видал?
"Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: "Кисанька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую". Ребенок... У ребенка все должно быть детское... Он засыпал со словами: "Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом".
"Лежит на траве Аня Кабурова... Наша связистка. Она умирает - пуля попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: "Как жаль, девочки". Потом помолчала и улыбнулась нам: "Девочки, неужели я умру?" В это время бежит наш почтальон, наша Клава, она кричит: "Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из дома..." Аня не закрывает глаза, она ждет... Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы: "Дорогая моя, любимая доченька..." Возле меня стоит врач, он говорит: "Это - чудо. Чудо!! Она живет вопреки всем законам медицины..." Дочитали письмо... И только тогда Аня закрыла глаза..."
"Пробыла я у него один день, второй и решаю: "Иди в штаб и докладывай. Я с тобой здесь останусь". Он пошел к начальству, а я не дышу: ну, как скажут, чтобы в двадцать четыре часа ноги ее не было? Это же фронт, это понятно. И вдруг вижу - идет в землянку начальство: майор, полковник. Здороваются за руку все. Потом, конечно, сели мы в землянке, выпили, и каждый сказал свое слово, что жена нашла мужа в траншее, это же настоящая жена, документы есть. Это же такая женщина! Дайте посмотреть на такую женщину! Они такие слова говорили, они все плакали. Я тот вечер всю жизнь вспоминаю... Что у меня еще осталось? Зачислили санитаркой. Ходила с ним в разведку. Бьет миномет, вижу - упал. Думаю: убитый или раненый? Бегу туда, а миномет бьет, и командир кричит: "Куда ты прешь, чертова баба!!" Подползу - живой... Живой!"
"Два года назад гостил у меня наш начальник штаба Иван Михайлович Гринько. Он уже давно на пенсии. За этим же столом сидел. Я тоже пирогов напекла. Беседуют они с мужем, вспоминают... О девчонках наших заговорили... А я как зареву: "Почет, говорите, уважение. А девчонки-то почти все одинокие. Незамужние. Живут в коммуналках. Кто их пожалел? Защитил? Куда вы подевались все после войны? Предатели!!" Одним словом, праздничное настроение я им испортила... Начальник штаба вот на твоем месте сидел. "Ты мне покажи, - стучал кулаком по столу, - кто тебя обижал. Ты мне его только покажи!" Прощения просил: "Валя, я ничего тебе не могу сказать, кроме слез".
"Я до Берлина с армией дошла... Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: "Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи... Уходи... У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами... " Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах..."
"Под Сталинградом... Тащу я двух раненых. Одного протащу - оставляю, потом - другого. И так тяну их по очереди, потому что очень тяжелые раненые, их нельзя оставлять, у обоих, как это проще объяснить, высоко отбиты ноги, они истекают кровью. Тут минута дорога, каждая минута. И вдруг, когда я подальше от боя отползла, меньше стало дыма, вдруг я обнаруживаю, что тащу одного нашего танкиста и одного немца... Я была в ужасе: там наши гибнут, а я немца спасаю. Я была в панике... Там, в дыму, не разобралась... Вижу: человек умирает, человек кричит... А-а-а... Они оба обгоревшие, черные. Одинаковые. А тут я разглядела: чужой медальон, чужие часы, все чужое. Эта форма проклятая. И что теперь? Тяну нашего раненого и думаю: "Возвращаться за немцем или нет?" Я понимала, что если я его оставлю, то он скоро умрет. От потери крови... И я поползла за ним. Я продолжала тащить их обоих... Это же Сталинград... Самые страшные бои. Самые-самые. Моя ты бриллиантовая... Не может быть одно сердце для ненависти, а второе - для любви. У человека оно одно".
"Кончилась война, они оказались страшно незащищенными. Вот моя жена. Она - умная женщина, и она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы. Хотя на самом деле, у нас же искренний разговор, это чаще всего были честные девчонки. Чистые. Но после войны... После грязи, после вшей, после смертей... Хотелось чего-то красивого. Яркого. Красивых женщин... У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная, как я сейчас понимаю, девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, демобилизовался и нашел себе другую, посмазливее. И он несчастлив со своей женой. Теперь вспоминает ту, свою военную любовь, она ему была бы другом. А после фронта он жениться на ней не захотел, потому что четыре года видел ее только в стоптанных сапогах и мужском ватнике. Мы старались забыть войну. И девчонок своих тоже забыли..."
"Моя подруга... Не буду называть ее фамилии, вдруг обидится... Военфельдшер... Трижды ранена. Кончилась война, поступила в медицинский институт. Никого из родных она не нашла, все погибли. Страшно бедствовала, мыла по ночам подъезды, чтобы прокормиться. Но никому не признавалась, что инвалид войны и имеет льготы, все документы порвала. Я спрашиваю: "Зачем ты порвала?" Она плачет: "А кто бы меня замуж взял?" - "Ну, что же, - говорю, - правильно сделала". Еще громче плачет: "Мне бы эти бумажки теперь пригодились. Болею тяжело". Представляете? Плачет."
"Мы поехали в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку. Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам мужей. И вдруг... Я узнала оскорбление, я услышала обидные слова. До этого же кроме как: "сестричка родная", "сестричка дорогая", ничего другого не слышала... Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: "На ком ты женился? На фронтовой... У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?" И сейчас, когда об этом вспоминаю, плакать хочется. Представляете: привезла я пластиночку, очень любила ее. Там были такие слова: и тебе положено по праву в самых модных туфельках ходить... Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих глазах разбила, мол, у вас нет никаких прав. Они уничтожили все мои фронтовые фотографии... Хватило нам, фронтовым девчонкам. И после войны досталось, после войны у нас была еще одна война. Тоже страшная. Как-то мужчины оставили нас. Не прикрыли. На фронте по-другому было".
"Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет... Приглашать на встречи... А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины - победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими... У нас, скажу я вам, забрали победу... Победу с нами не разделили. И было обидно... Непонятно..."
"Первая медаль "За отвагу"... Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой..."
I'd rather be hated for who I am, than loved for who I am not(c) Kurt Cobain
Итак, по традиции уже...
Сайт года: твиттер, дайри Ощущение года: I try to stay awake and remember my name, but everybody's changing and I don't feel the same. Язык года: english, сарказм Экстрим года: на квадроцикле по пустыне и пробежка в миниюбке по ночным африканским улицам Хватит с меня Африки с ее бедуинами, короче Цитата года: I don't give a fuck Интерес года: торолоки, стерек, и эх...ностальгия по адомми Исполнитель года: Lana Del Ray Лучшая поездка года: хаха, Слэшкон Традиция года: все откладывать на последний момент. Хотя это традиция всей жизни Покупка года: брекеты Подарок года: не знаю, наверное билеты на Гагу от Европы Плюс. Хотя это даже не подарок, а выйгрыш Музыка года: все подряд, что крутят на радио, ну а в плеере все по прежнему - MCR, Muse и т.п. Разочарование года: Tresspassing ;( Очень жаль на самом деле, но мне никак вообще Знакомство года: Уксик и Фьё!!! Девочки из глэмдома, вас не пишу, ибо мне кажется уже больше года вас знаю)) Развиртуализация года: ну Уксик сообственно)) Остальные в след. году обязательно!!! Книга года: Налоговый Кодекс ч. 1 и 2 Город года: Таллин Бар года: ой, да не запоминаю)) Напиток года: Мохито и эстонская водонька Еда года: суши Событие года: поставила брекеты, что собиралась сделать несколько лет. Для меня реально событие Слово года: LOL Фразы года: Honey, you should see me in the crown /// Kneel before me! /// I am Loki, of Asgard. And I am burdened with glorious purpose. Песня года: Born to die Фильмы года: Мстюны, Бэтман, Облачный Атлас Сериал года: Шерлок, Тин Вульф Мечта года: All i ever wanted all i ever needed is hear in my arms
I'd rather be hated for who I am, than loved for who I am not(c) Kurt Cobain
Сорри за эту запись, но уж больно понравилось Не в том плане что я люблю крематории, просто как все сделано...Такое впечатление, что смерть это не что то страшное мрачное и безысходное. Я считаю правильно, потому что если сравнить с нашим питерским крематорием, это небо и земля. Страшнее здания в городе я не видела...Когда туда подъезжаешь, ощущение словно это какие то врата в мрачную преисподнею Первый раз оказалась там в детстве, и мне потом долго кошмары снились, видимо поэтому я такая долбанутая выросла)))) И вообще, к смерти надо относится философски и вот так ярко и красочно оформлять переход физической сущности в новую
В рамках проекта "Медиаполигон" от журнала "Русский репортер" оказался в новосибирском крематории. Увиденное превзошло все мои ожидания. Собственно, смотрите.
28. На заднем дворе находится колумбарий. Бокс можно как угодно оформить и поставить туда что угодно. А можно забрать урну домой, или развеять над гранд-каньоном.
29.
30. Парк рядом с крематорием. Жители ближайших домой выходят сюда прогуливаться. Неудивительно.
31.
32.
33. Раньше на этом месте находилась старая военная база.
34.
35.
36.
37.
38.
39. Да, тут даже верблюд есть.
40.
41. Церемонии прощания с Ермошкиным Борисом Павловичем. Это дядя легендарного летчика Покрышкина.
42.
43.
44.
45. Длительность кремации 40 минут. Смотреть на это совсем не обязательно, собственно, здеь можно обговорить абсолютно все ньюансы.
46. После все выходят на улицу и бьют по очереди в колокол.
но добил меня вот этот комментарий: Пишет Hell Writer:
25.11.2011 в 11:13
да, у нас абсолютно упоротый странный крематорий. Недавно они сделали специально выписанным из Африки мастером гробы в виде рыбы и бутылки водки. Пару лет назад выйграли конкурс по варению варенья - больше 100л сделали. Верблюда завели для успокоения родственников. они очень странные.
Стащено Когда плохому музыканту хорошо – это попса. Когда хорошему музыканту плохо – это блюз. Когда хорошему музыканту хорошо – это джаз. Когда плохому музыканту плохо – это грайнд. Если плохой музыкант дунул – получился хип-хоп. А если дунул музыкант хороший – это рэгги. Если у плохого музыканта нет денег ни на девок, ни на пиво – это панк. А если у хорошего музыканта есть и пиво, и девки, и кокаин – это рокнролл, детка! Если вместо девок и кокаина - мотоцикл и косуха, это уже хэвиметалл. А если он еще и музыкальную школу окончил – это прогрессив. Если музыкант ходил на митинги и президентские выборы – это русский рок. Но если он при этом проголосовал за Сатану – это блэк. Если музыкант съел девку и запил ягуаром - это гот. А если он потом расплакался от чувств и у него потекла тушь - это эмо. Когда музыкант на грани того, чтобы все потерять, он играет дэт. А дум – это музыка для тех, кто уже потерял все.
Awww! В Атланте во время рейда на шикарный дом одного из тамошних драг-лордов, в пресловутом скромном замке были обнаружены три детеныша - тигренок, львенок и медвежонок, которых Пабло Эскобар американского разлива пошло использовал для сублимации, выпендрежа и компенсации короткого члена. Звереныши были спасены, изъяты и направлены в местный зоопарк, где - внимание! - эта компания хищников продолжает жить вместе, наплевав на природу, наследие и книжки по зоологии. Вот она - это самая очаровательная threesome в истории человечества.
I'd rather be hated for who I am, than loved for who I am not(c) Kurt Cobain
После новогоднего застолья эта песня как нельзя актуальна И ехидный giggle Фрэнка на заднем плане как бы намекае - ХВАТИТ ЖРАТЬ! Ну а вообще Pencey Prep конечно была очень забавная группа, но про Фрэнка мы бы явно не узнали, не перейди ему дорогу Джерард в один прекрасный момент читать дальше
Fat and alone You're on your own And nobody's calling on your telephone Things aren't getting any better And you stretched out all your sweaters Things aren't getting any better They never, no never
Fat and alone You're out on your own King of blubber Sitting on your throne Things aren't getting any brighter And you're not getting any lighter No never, no never, no never
I'd rather be hated for who I am, than loved for who I am not(c) Kurt Cobain
Моя бабуля именно такая, как в этом стихе, и я ею горжусь Думаю в старости я сама буду хипповой теткой с разноцветными волосами и пирсингом
Когда-то я стану старенькой, Седой и корявой старушкой В засаленном старом фартучке, С привязанной к попе подушкой. И, ползая неуверенно, Себе помогая клюшкой Нет, нет, я совсем не уверена, Что буду такой старушкой. С зажатой в зубах сигареткой, С блестящей сережкой в ухе Я буду старой КОКЕТКОЙ На зависть другим старухам. Я буду внучке -подружкой, А внуку - партнершей в танце. Я буду смотреть порнушку И сочинять романсы. Я расскажу своим внукам, Пока им еще не известно, Что жизнь - занятная штука, Что жить-так интересно! Я их научу смеяться В голос, а не украдкой. Я их научу держаться За жизнь ЭТУ мертвой хваткой. И как-то снежной зимою, Свой коньячок попивая, Устало глаза прикрою, Скажу: «Неплохо жила я».
I'd rather be hated for who I am, than loved for who I am not(c) Kurt Cobain
У Яна отличная инструкция получилась Пытаюсь так жить именно с этой точки зрения, но не всегда получается, у меня же все хаотично по большей части...Но я работаю над собой Разум человека - потемки... Похоже пора опять углубляться в психоанализ, у меня столько неразрешенных внутриличностных противоречий накопилось...
Моя инструкция к жизни Меня вот не так давно просили сформулировать некоторые правила, которые способствуют позитивированию картины мира, и улучшение общего состояния психики а так же улучшению мотивации. И вообще, азы обращения с програмным обеспечением под названием МОЗГ.
1. Избегайте любых негативных выражений в свой адрес. "Я - урод", "Я-дурак", "Я- козел", или "жопа у меня толстая" или "Ну и морда..." даже если это исключительно мысленно и исключительно на едине с собой. Отслеживайте любые мысли которые негативно характеризуют вас, и лучше пресекайте даже "якобы шутливые". На самом деле ваше подсознание не имеет чувства юмора в том плане в каком его понимаете вы. А ч.ю. у Мироздания весьма и весьма специфическое, так что советую не рисковать.
2. Избегайте в слух или мысленно думать отрицаниями. "С этим не будет проблем", "от этого кусочка я не потолстею", "Все не так уж плохо". Бессознательное не понимает слова "не". Все утверждения должны быть позитивными и такими словно они уже произошли. "Все хорошо", "Я нравлюсь этому человеку", "Я стройный".
читать дальше3. Наши убеждения формируют нашу реальность. Достаточно выписать свои убеждения, чтоб увидеть какие верования формируют вашу жизнь. "Чтоб быть богатым надо надрываться", "Чтоб достичь успеха нужно иметь связи, а у меня их нет, значит я никогда ничего не добьюсь", "Чтоб быть на сцене надо спать с режиссером", "Все мужики козлы", "Я ему никогда не понравлюсь", "Чтоб получить хорошую работу нужно крутое образование, а уменя его нет", "Мне уже поздно что-то менять в своей жизни" и так далее..и тому подобное. Посмотрите на свои убеждения, и решите - нужна ли вам такая картина мира? Хотите ли вы жить в ней? Если - нет- меняйте свои убеждения. Не обязательно сразу в них верить. Это возможно слишком трудная задача ждя начала. Просто каждый раз когда убеждение будет всплывать в голове, автоматически меняйте его на позитивную установку. И уже этого будет достаточно. Вера - эмоция. Сильная, нужная и классная. Она многократно усиляет эффект от этой техники. НО, даже если вы пока не верите - не важно. Подсознанию на самом деле уже достаточно сконцентрированной позитивной мысли. И еще, если кто-то делится с вами своим негативным опытом, задумайтесь..а вам нужны его негативные убеждения? Лучше перенимать позитивные.
4. Избегайте негативных характеристик своей внешности. Даже если это "У меня красивые глаза, но ноги..оо...ноги..." Критерии красоты у всех разные, и на самом деле человек красив не по частям, а целиком. Представляте себе себя таким каким хотите видеть, в деталях. И тело подтянется. И еще помните, не тот красив у кого идеальное тело, а тот кто ощущает себя красивым.
5. НИКОГДА, слышите, НИКОГДА не ассоциируйте себя с персонажами у которых поломана судьба, или теми , кто закончил свою жизнь трагически. Если все таки идентификация произошла, немедленно начинайте работать над тем почему вас привлекает такая судьба, и срочно сочиняйте персонажу счастливоре будущее. Это правда важно. Никогда не убивайте героев, с которыми вы себя отождествили. Даже на малую толику. И прежде чем грохнуть героя, или даже фантазировать на этот счет, проверьте, тщательно и внимательно, не грохаете ли вы в нем какую-то важную часть себя. Единственно приемлимый способ "убивать" героев, это убивать тех кто олицетворяет тупиковые ветви вашей личности, то от чего вы на самом деле хотите избавиться и лучше если такие герои будут погибать с ощущением мира в душе. Т.е. смерть для них не наказание и тяжелый , страшный конец, а трансформация. Переход на новый уровень. Да, кто-то скажет..а как же величие трагедии? Я не знаю кто как, но я тут пишу для тех, кто хочет жить поживать и добра наживать и доверяет моему мнению. И пусть дарк и ангст пишут другие, а вы избегайте. Писатель пишет о том, что он есть и становится тем о чем пишет. Десять раз подумайте, нужна ли вам ТАКАЯ астральная проекция. И стоит ли овчинка выделки.
6. Идентифицируйте себя с персонажами и личностями. которые вдохновляют вас. Если вы сомневаетесь или колеблетесь, используйте технику "what would Brian Boitano do?" (с) Southpark.Представьте себе что вы это герой, который в такой ситуации справился бы с ней с легкостью, и подумайте, "а что бы он сделал будь он на моем месте? " и действуйте. И если вам придет в голову "ну я же не такой как он..ведь он.." - смотрите пункт 2. Если вы знаете КАК вам надо действовать, удача уже у вас в кармане. Act, don't reAct.
7. Помните. Нет проблем, есть возможнсти. И прежде чем думать "ужас, ужас, ужас!" подумайте, а какую выгоду вы можете из этого ужаса извлечь? Она точно там есть. Фантазируйте. Ищите варианты. И помните, мысли формируют реальность. У фантазии нет границ и у вашего мира тоже. Когда вы в панике, вы не находитесь в реальности. Вы находитесь в своей проекции " "ужасного будущего" которое обязательно закончится вашей голодной смертью, ну или чем-то еще. Но оно еще не произошло, а значит в реальности вы в безопасности и перед вами уйма вомзожностей по работе с вероятностями. Только ваш страх реально может притянуть к вам обьект страха.
8. Если вы чувствуете что у вас "нет сил" то на самом деле они сливаются не туда куда надо. В жалость к себе, в пестование и подтверждение негативной картины мира, в убежденность в собственном бессилии наконец. И если ощущение что "нет сил" длится дольше чем пару часов, и не вызвано тем, что вы интенсивно и интересно прожили свой день, и чувствуете вместе с усталостью глубокое удовлетворение, то лучшее что вы можете для себя сделать, это начать формировать убеждение под названием "спокойствие, радость, энергия", Звучит анекдотично, но подсознание на эту утку ведется. И в процессе думайте, КУДА вы сливаете ваши силы. На что? На работу? Зачем вам такая работа? А что будет если вы найдете другую? А какую? На отношения? А что в них надо изменить? и так далее. И представляйте себе те обстоятельства при которых силы бы появились. И даже если вам в голову придет идея "все продать и уехать в Африку" - не отбрасывайте ее сразу же как абурдную. Возможно он ане так абсурдна, как вам кажется и вам и в правду надо смнить место жительства. Не факт, что навсегда. Но даже один год проживания в другом месте, многое меняет в человеке. При этом периоды "ничегонеделания" очень важны. Главное чтоб они не были тягостными. (вот тут у меня самого косяк, но вроде с ним лучшает). Очень важно в , чтоб периоды "ничегонеделания" вы на самом деле не сопротивлялись этому и не продолжали сливать энергию. Т.е. при адекватно прожитом периоде "ничегонеделания" силы начинают прибывать довольно быстро и равномерно.
9. Ставьте реальные цели, но мечтайте глобально. Реальная цель, это значит "стать стройнее на два кг. в месяц" вместо "хочу похудеть на 10 и быстро". А мечта "Я обожаю свое тело и все восхищаются им". Реальная цель - "сегодня я пройду один урок из самоучителя по английскому". Мечта - "я через год поеду в Лондон и буду там свободно общаться со всеми". Или "Я стану крутым литературным переводчиком".
10. Стремитесь видеть в людях лучшее. Скрытый потенциал, под грузом из обид, травм, проблем и комплексов. И они рано или поздно повернутся к вам именно этой стороной.
11. Прощайте себя за все. Абсолютно за все. Но делайте выводы из своих результатов и исправляйте то, что не работает, но без злобы по отношению к себе.
12. Разделяйте свои и чужие проблемы. И не позволяйте чужим проблемам стать вашими.
13. Нарушайте правила. Делайте то, что никогда раньше не делали. Нарушайте свои же привычки. Устраивайте праздники непослушания. Ищите необычное в банальном, и романтичное в бытовом. Это огромный потенциал для творчества.
14. Избегайте обвинений. В тот момент кода вы обвиняете кого-то, вы становитесь жертвой и вы ощущаете бессилие. Оно вам надо?
15. Если вы чего-то на самом деле хотите, значит у вас уже есть все возможности, силы и способности чтоб это получить. Осталось только начать. В мире есть все для вас и ваших желаний, только негативные верования и убеждения могут ограничивать вас. Я убежден, что люди смогли бы летать, если бы хоть на секунду могли бы избавиться от бессознательного страха смерти, и что у них это не получится.
16. Помните, все вокруг вас, лишь ответ на ваш запрос. Хотите узнать какой запрос - посмотрите на результат. И корректируйте.
17. Не бывает добра и зла, есть только опыт. Но мы это не наш опыт. И не наши мысли.И не наши чувства. И не наше тело. работа, друзья, любимые и.т.д. Мы это те кто всем этим пользуется.и кто выбирает что и как брать с собой в будущее.
18. Человек - тот кем он решает быть каждую секунду своей жизни. Пока вы живы ваши возможности к переменам неограничены.
19. Единственное без чего чего человек на самом деле не может жить, оставаясь в здравом рассудке и теле, это без соприкосновения с другими душами. Просто кто-то умеет получать его через любовь, дружбу, приятие, радость, единение...а кто-то получает это через конфликты, боль, унижение и.т.д. Все остальное - декорация. Не обманывайтесь на счет того, что есть в этом мире что-то более важное.
20. Любите себя. Будьте верными себе. Изучайте себя. Анализируйте и пробуйте. И тогда, возможно, вам будет лучше удаваться делать все то же самое с другими.
Все эти правила мною почерпаны от разных людей, авторов, психологов и.т.д. Многие выводы я сделал сам, многе прочитал у других.
в некоторых ситуациях я напоминаю себе дядьку в начале ролика. А в некоторых - дядьку в конце ролика. И постпенно вторых становится больше. Даст Бог, однажды я виживу из себя "дядьку "до".
Появление фотографии изменило мир. Теперь любое событие может остаться в истории. Итак, 13 снимков, которые изменили сознание людей и их представления о реальности.
«Omaha Beach, Нормандия, Франция», Роберт Капа, 1944
Военный фотокорреспондент Роберт Капа говорил, что если ваши фотографии плохи, это означает, что вы находились недостаточно близко к месту событий. И он знал, о чем говорил. Его самые известные фотографии были сделаны утром 6 июня 1944 года, когда вместе с первыми отрядами пехоты он вышел на берег Нормандии в день высадки союзных войск. Попав под обстрел, Капа был вынужден нырять под воду вместе с камерой, чтобы избежать пуль. Он едва спасся. Из четырех пленок, отснятых фотографом в день ужасной битвы, сохранилось только 11 кадров - остальные были безнадежно испорчены престарелым лаборантом, который в спешке засветил почти весь материал (как выяснилось позже, он пытался успеть проявить пленки до сдачи в печать свежего номера журнала Life). По иронии судьбы, именно эта ошибка в проявке пленки и придала нескольким дошедшим до нас фотографиям их знаменитый «сюрреалистический» облик (журнал Life в комментариях к фотографиям ошибочно предположил, что они «немного не в фокусе»). Через пятьдесят лет режиссер Стивен Спилберг на съемках сцены высадки в Нормандии из фильма «Спасти рядового Райана» попытался воссоздать эффект фотографий Роберта Капы, сняв с объективов кинокамер защитную пленку для эффекта «размытости».
Благодаря легендарному фотографу Доротеи Ланж, на протяжении многих лет Флоренс Оуен Томпсон была в буквальном смысле олицетворением Великой Депрессии. Ланж сделала снимок во время посещения лагеря сборщиков овощей в Калифорнии в феврале 1936 года, желая показать всему миру стойкость и несгибаемость гордой нации в тяжелые времена. История жизни Доротеи оказалась такой же притягательной, как и ее портрет. В свои 32 года она уже была матерью семерых детей и вдовой (муж умер от туберкулеза). Оказавшись практически без средств к существованию в трудовом лагере для переселенцев, ее семья питалась мясом птиц, которых удавалось подстрелить детям и овощами с фермы - так же жили и остальные 2 500 работников лагеря. Публикация фотографии произвела эффект разорвавшейся бомбы. История Томпсон, появившаяся на обложках самых авторитетных изданий, вызвало немедленный отклик со стороны общественности. Администрация по делам переселенцев немедленно направила в лагерь еду и предметы первой необходимости. К сожалению, семья Томпсон к этому моменту уже покинула обжитое место и от щедрот правительства ничего не получила. Надо отметить, что в то время имени женщины, изображенной на фотографии, никто не знал. Лишь спустя сорок лет после публикации этой фотографии, в 1976 году Томпсон «раскрыла» себя, дав интервью одной из центральных газет.
Фотография, которая впустила войну в каждый дом3. Фотография, которая впустила войну в каждый дом «Солдаты федеральных войск, павшие в первый день битвы при Геттисберге, штат Пенсильвания», Мюттью Брэди, 1863
Один из первых военных фотокорреспондентов Мэттью Брэди был известен как создатель даггеротипов Авраама Линкольна и Роберта Ли. У Брэди было все: карьера, деньги, собственный бизнес. И всем этим (а так же собственной жизнью) он решил рискнуть, последовав за армией северян с фотокамерой в руках. Едва избежав пленения в самой первой битве, в которой он принимал участие, Брэди несколько растерял свой патриотический пыл и стал посылать на передовую ассистентов. За несколько лет войны Брэди и его команда сделали более 7 000 снимков. Это довольно впечатляющая цифра, особенно если принять во внимание, что для того, чтобы сделать единственный снимок, требовалась оборудование и химикаты, размещавшиеся внутри крытой повозки, которую везли несколько лошадей. Не очень-то похоже на привычные цифровые «мыльницы»? Фотографии, казавшиеся такими уместными на поле битвы, обладали очень тяжелой аурой. Однако именно благодаря им простые американцы впервые смогли увидеть горькую и суровую военную действительность, не завуалированную ура-патриотическими лозунгами.
Однажды фотокорреспондент новостного агентства AP Эдди Адамс написал: «Фотография - это самое мощное оружие на свете». Очень подходящая цитата для иллюстрации к собственной жизни - в 1968 году его фотография офицера, стреляющего в голову закованного в наручники заключенного, не только получила пулитцеровскую премию в 1969 году, но и также окончательно изменила отношение американцев к тому, что происходило во Вьетнаме. Несмотря на очевидность изображения, на самом деле фотография не так однозначна, как показалось простым американцам, преисполнившимся сочувствием к казненному. Дело в том, что человек в наручниках - капитан вьетконговских «воинов мести», и в этот день им и его подручными было застрелено множество невооруженных мирных жителей. Генерала Nguyen Ngoc Loan, изображенного на фотографии слева, всю жизнь преследовало его прошлое: его отказывались лечить в австралийском военном госпитале, после переезда в США он столкнулся с массированной кампанией, призывавшей к его немедленной депортации, ресторан, который он открыл в Вирджинии, каждый день подвергался нападению вандалов. «Мы знаем, кто ты такой!» - эта надпись преследовала генерала армии всю жизнь. «Он убил человека в наручниках», - говорил Эдди Адамс, - «а я убил его своей камерой».
14 августа 1945 новость о капитуляции Японии возвестила окончание Второй мировой войны. Бурное празднование началось и на улицах Нью-Йорка, но, возможно, ни один из жителей города не чувствовал себя в тот момент более свободным, чем военные. Среди счастливых людей, собравшихся в тот день на Таймс-сквер, был и один из самых талантливых фотокорреспондентов 20-ого столетия, немецкий иммигрант по имени Альфред Эйзенштадт. Выхватывая своей камерой картины празднования, он приметил моряка, «идущего по улице и хватавшего каждую девочку в поле своего зрения.” Он позже объяснил, что ему было наплевать, была ли она «бабушкой, крепкой, худой, старой или молодой» - он не делал никаких различий. Конечно, фотография моряка, запечатлевающего поцелуй на губах почтенной пенсионерки, никогда не появилась бы на обложке журнала Life, но когда лихой военный закружил в танце и поцеловал привлекательную медсестру, а Эйзенштадт сделала снимок, изображение было растиражировано газетами по всей стране. Само собой разумеется, фотография «День Победы» не являлась изображением встречи двух разлученных войной влюбленных. Однако оно по сей день остается устойчивым символом Америки в конце длинной борьбы за мир.
Взрыв дирижабля «Hindenburg» в 1937 году - это, конечно же, не крушение «Титаника» и не Чернобыльская трагедия 20-го века. Из 97 человек, находящихся на его борту удивительным образом выжили 62. Во время посадки в аэропорту Лейкхарст, штат Нью-Джерси, после перелета из Германии взорвался немецкий цеппелин Hindenburg. Оболочка дирижабля была наполнена водородом, а не безопасным инертным гелием, поскольку американцы на тот момент уже отказались продавать этот газ потенциальному противнику: надвигалась новая мировая война. Событие снимали на пленку 22 фотографа. После произошедшего дирижабли перестали считаться безопасным и развиваемым видом транспорта. Эта фотография зафиксировала конец развития дирижаблестроения.
Многие считают, что эпоху фотографии можно поделить на две части: до Адамса и после Адамса. В «доадомсовскую» эпоху фотография вообще не рассматривалась как самостоятельное искусство. Фотографии при помощи различных манипуляций делали похожими на картины. Адамс же всеми силами избегал любых манипуляций со снимками, объявив фотографическое искусство «поэзией реальности». Своими работами он доказал ценность «чистого фотоискусства». В эпоху появления довольно компактных переносных фотокамер он упорно придерживался громоздкого оборудования и старомодных широкоформатных камер. Адамс показал американцам красоту их национальной природы. В 1936 году он сделал серию фотографий и направил их в Вашингтон, чтобы помочь сохранить каньон Kings в Калифорнии. В результате эта местность была объявлена национальным парком.
Головорез? Социопат? Светоч социализма? Или, как назвал его экзистенциалист Жан-Пол Сартр, “самый совершенный человек нашего века”? Независимо от вашей точки зрения Эрнесто «Че» Гевара давно стал святым покровителем» революционеров всего мира. Вне всяких сомнений он - человек-легенда, причем этот статус ему присвоила не жизнь, а собственная смерть. Недовольные усилиями Че, направленными на пропаганду революции среди бедных и угнетаемых слоев населения Боливии, национальная армия (обученная и экипированная американскими войсками и ЦРУ) захватила и казнила Че Гевару в 1967. Но перед захоронением его тела в секретной могиле, убийцы собрались вокруг него, позируя для постановочной фотографии. Военные хотели доказать всему миру, что Че мертв, надеясь, что его политическое движение умрет с ним. Ожидая обвинения, что фотография сфальсифицирована, предусмотрительные палачи Че Гевары ампутировали его руки и сохранили их в формальдегиде. Но, убивая человека, боливийские чиновники невольно породили легенду о нем. Фотография, обошедшая весь свет, имела поразительное сходство с относящимися к эпохе Возрождения изображениями Иисуса, снятого от креста. Лицо Че устрашающе спокойно, а его убийцы прихорашиваются перед камерой, один из них указывает на рану в теле Че Гевары Аллегорическое значение фотографии немедленно подхватили сторонники Че, придумав лозунг ” Че жив!”. Благодаря этой фотографии, Че Гевару будут вечно помнить как мученика, погибшего за социалистические идеи.
Вы можете справедливо задаться вопросом: ” а эта фотография действительно изменила мир?” Эйншнейн совершил переворот в ядерной физике и квантовой механике, а это фотография изменила отношение как к Эйнштейну, так и к ученым в целом. Дело в том, что 72- летний ученый устал от постоянного преследования прессой, достававшей его в университетском городке Принстоне. Когда его в стотысячный раз попросили улыбнуться в камеру, вместо улыбки он предъявил в камеру Артура Сэйсса высунутый язык. Этот язык - язык гения, именно поэтому фотография моментально стала классической. Теперь Эйнштейна всегда будут помнить и считать большим оригиналом - всегда!
Филипп Хальцман был единственным фотографом, сделавшим карьеру на съемках людей…в прыжке. Он утверждал, что в прыжке объект съемки невольно показывает свою настоящую, внутреннюю сущность. С этим утверждением нельзя не согласиться, глядя на фотографию Сальвадора Дали под названием “Dal? Atomicus”. 6 часов, 28 прыжков, полная комната помощников, подбрасывающих в воздух ведро с водой и разозленных котов - так рождалась эта фотография. На заднем плане фотографии еще не законченный сюрреалистический шедевр Дали «Leda Atomica». Хальцман хотел выливать из ведра не воду, а молоко, но в послевоенное время это было слишком пренебрежительно по отношению к продукту питания. Фотографии знаменитостей в прыжке авторства Хальцмана появлялись как минимум на семи обложках журнала Life и дали начало новому виду портретов - без обязательной до сих пор статики.
Фотография, которая нас обманула11. Фотография, которая нас обманула «Чудовище озера Лох-Несс» или «Фотография хирурга», Йен Уэтерелл, 1934
Еще эту фотографию называют «Фотография хирурга». Это расплывчатое фото, сделанное в апреле 1934 года, известно всему миру. Оно в течение 60-ти лет питало самые невероятные предположения о живом ископаемом ящере, живущем в наши дни в шотландском озере Лох-Несс, породило массу слухов и догадок, инициировало несколько подводных экспедиций и дало начало целой индустрии туризма в маленьком шотландском городке. Так продолжалось до 1994 года, пока приемный сын автора фальсификации - Кристиан Сперлинг - не рассказал общественности, что его отчим, Мармадьюк Уэтерелл, нанятый лондонской газетой Daily Mail для поиска крупного животного, не сумел его найти и решил сделать это поддельное фото при помощи пасынка Кристиана и сына Йена. Именно Йен и является фактическим автором фотографии. «Несси» была сконструирована на скорую руку и поддерживалась на поверхности при помощи игрушечной подводной лодки и противовеса из дощечек. Для того чтобы история выглядела более правдоподобной, мошенники уговорили местного хирурга Роберта Кеннета Уилсона назваться автором снимка
Один из самых влиятельных людей 20-го века, Ганди, не любил фотографироваться, однако в 1946 году штатному сотруднику Life, Маргарет Борк-Уайт, было разрешено сделать его фото на фоне прялки - символа борьбы за независимость Индии. Прежде чем фотографа допустили до фотосессии, ей самой пришлось научиться пользоваться прялкой - таковы были требования окружения Ганди. После преодоления этого препятствия Маргарет предстояло еще два. Для начала выяснилось, что с Ганди запрещено заговаривать - у него как раз был «день тишины», который он по традиции проводил, ни с кем не разговаривая. И, поскольку он терпеть не мог яркий свет, Маргарет было разрешено сделать всего три снимка (сопровождавшиеся тремя фотовспышками). Проблемой была также очень влажная атмосфера Индии, которая отрицательно сказывалась на состоянии фотокамеры, поэтому два первых фото были неудачными, но третий снимок получился. Именно он сформировал образ Ганди для миллионов людей. Фотография стала последним прижизненным портретом Ганди - через два года он был убит.
До того как наступила эпоха цифровой фотографии и фотошопа (Photoshop), была эпоха Мэн Рея. Один из самых известных и самобытных фотографов мира без устали экспериментировал с фотоизображениями. Фотография “Le Violon d’Ingres” является его ранней и, вероятно, самой известной работой. Она представляет собой своеобразный визуальный каламбур, одновременно подчеркивая сходство женского тела с корпусом скрипки и отсылая зрителей к ассоциации с французским художником Jean-Auguste-Dominiqe Ingres, который рисовал обнаженных женщин и сопровождал показ своих картин игрой на скрипке. Работы интеллектуала-дадаиста Мэн Рея опередила свое время. Определив фотографию как средство для художественной интерпретации реальности, Мэн Рей предвосхитил нашу революцию в цифровой фотографии.
Обо мне: У каждого своя личная кома. (с) Чак Паланик
О любви: Раз я не обладаю той или иной добродетелью, мне причитается компенсация (с) Сальвадор Дали
О прошлом: Любовь – источник проблем с дыхалкой. (с) Фредерик Бегбедер
О настоящем: Почему люди падают? Для того, чтобы научиться подниматься. (с) Бэтен.Начало. блин....и правда ведь
О будущем: Каждому из нас есть от чего убегать. (с) Чак Паланик
О друзьях: Не каждая серая масса имеет что-то общее с мозгом. (с)Станислав Ежи Лец
О работе: Все женщины мечтают уснуть на плече любимого человека. (с) Амели Я хочу такую работу))
Об отношениях: Оно не убегает от нас, оно течет к нам. Ждешь ли с нетерпением следующей минуты или совершенно не сознаешь того — она придет. (с) Антоний Сурожский
Об одной конкретике: Его рост доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым пренебрежением. (с) Илья Ильф "Двенадцать стульев"